В лабиринтах скал

Величаво-тихий, заколдованный мир скал... Громадные стены уходят в голубую синь неба, громоздясь одна на другую головокружительными уступами. Кажется, нет предела изобретательности природных архитекторов - ветра, воды, мороза и солнца. Трудясь рука об руку, они создают подчас удивительные шедевры - одни из них сразу же бросаются в глаза стройностью линий и грандиозностью размеров, другие таятся в тени глубоких ущелий и являются во всей красе только при определенном освещении, в определенные часы, а то и минуты суток. Вот могучая крепостная башня гордо поднимает свою коронообразную вершину, а вот целый древний замок, оседлав­ший макушку скалы: беловатый карниз зигзагом поднимается к его воротам, как созданная неведомыми великанами дорога в сказочный мир. Воздушные арки, фантастические силуэты развалин, крепостные стены, пирамиды, таинственно-сумрачные гроты, черные окна пещер - чего только не встретишь, блуждая в глухих лабиринтах скальных массивов... Красные, желтые, серые, зеленые под яркими лучами солнца, эти чудеса в сумерках громоздятся черными, глухими силуэтами, создать которые не в силах самая безудержная фантазия.

Тихо... Ветер поет свои песни где-то далеко наверху, а здесь, на дне щели, куда не добирается его ледяное дыхание, тепло и спокойно. Даже каким-то уютом веет от тесных закоулков скал после бескрайних просторов ветреных памирских долин.

Еще одна особенность скал - эхо. Голоса различных птиц, населяющих скалы, звучат каждый раз по-иному, получая нередко самые неожиданные резонансы. В узких лабиринтах щелей, цирков, площадок, карнизов, кулуаров одни и те же голоса то звучат приглушенно и таинственно, то звонко катятся вдоль стен, дробись и вызывая многократное эхо. Различные звуковые эффекты скал иногда настолько впечатляющи, что начинаешь понимать суеверных охотников прошлого, поселявших всяких там духов, дэвов и тому подобные милые создания именно в скалах. И если где-нибудь на Памире старики говорят, что здесь, мол, нечисто, можете быть уверены, что речь идет о каких-нибудь скалах. Эхо не только может исказить звук до неузнаваемости, но и не дает возможности определить, откуда он идет. Нередко нельзя понять, какие существа кричат, сколько их и где они.

Как и во многих других местах мира, особенно знаменит своими бесовскими упражнениями филин. Дикий вой и хохот, которыми он внезапно заполняет ущелье, действуют на самую железную нервную систему. Но к счастью для нервных людей, филинов на Памире очень мало. Они живут в самых глухих уголках больших скальных массивов, пугливы и скрытными,. если бы не ангельский голосок да многочисленные погадки, филина трудно было бы заметить.

Мне только дважды пришлось столкнуться с филином, что называется, нос к носу, когда я выпугивал его из глубоких ниш во время лазанья по скалам, да и голос приходилось слышать немногим чаще. Филины шумливы только в брачный период, когда крики их не утихают даже днем. Р. Н. Мекленбурцев, первым из зоологов зимовавший на Памире, слышал их особенно часто в феврале, когда предбрачное оживление было наиболее сильно. В остальное же время птица молчалива, и я, поэтому был очень удивлен, когда услышал вопли филина в один из июньских дней.

Погадки филина - неистощимый источник информации для зоолога. Это небольшие продолговатые комочки, состоящие из чешуи, костей, шерсти и прочих непереваренных частей жертвы, которые филин время от времени отрыгивает. По этим погадкам можно не только определить, что в данной местности обитает филин, но и узнать, чем он питается. Любопытно, что в рационе памирских филинов очень много дневных животных. Объясняется это просто: из-за чрезвычайно низких ночных температур многие животные, обычно ведущие ночной образ жизни, на Памире активны в светлое время суток, и филину приходится значительную часть своей добычи промышлять на зорях.

В погадках можно обнаружить остатки животных, о существовании которых поблизости даже не догадываешься. Так, например, кости болотной курочки камышницы были встречены в погадках памирских филинов задолго до того, как орнитологи обнаружили эту птицу на Памире во время осенних перелетов. В одной из погадок филина у озера Рангкуль была обнаружена кость желтой пеструшки, грызуна, которого до сих пор никто на Памире не может добыть. Анализировать погадки тем более интересно, что меню филина чрезвычайно разнообразно. Здесь и зайцы, и пищухи, и улары, и утки, и голуби, и мелкие грызуны, а некоторые погадки в местах, богатых рыбой, состоят целиком из рыбьих костей и чешуи.

Тишину скал нарушают не только голоса птиц. Нередко ее взламывает грохот обвалов. Тогда долго не смолкают пушечные раскаты, пулеметные очереди и трескотня одиночных выстрелов. Лавина грохочущих звуков мечется среди каменных стен, отражаясь многократным эхом, пока не замирает в изгибах трещин или каменных мешках цирков. Нередко какая-нибудь щель оглашается серебристым перезвоном падающей струи, превращающейся морозными ночами в ледяной сталактит. А иногда, особенно у вершин скальных замков, сильные ветры высвистывают небывалые мелодии настолько дьявольского характера, что по спине бегут мурашки.

Контрасты на каждом шагу. Вот холодная, в вечной тени щель, упирающаяся в многометровый, втиснутый в расщелину столб льда - замерзший водопад. В полумраке приглушенно звучит капель - единственный звук, нарушающий глухую тишину. Несколько десятков метров, резкий поворот - и вы невольно зажмуриваете глаза. Залитое ослепительным солнцем подножие стены, густые заросли полукустарников, гул насекомых, щебет снующих вокруг ласточек, нежные трели завирушек - жизнь бьет ключом. Сам мягкий сероватый цвет скалы, убегающей вверх, как бы излучает тепло. Ничего похожего на зачарованное безмолвие и мрак соседней щели. И такие переходы - десятками в день.

Скалы на Памире - своеобразные оазисы жизни, даже в еще большей степени, чем луга. Они хорошо защищены от сухих холодных ветров, здесь более влажно и тепло, а колебания температур меньше, чем на открытых пространствах долин и пологих склонах. Здесь заметно богаче растительность, больше насекомых, пауков и всякой другой живности, в общем, больше пищи для птиц. Обилие ниш, щелей, трещин, пещер дает птицам богатый выбор мест для устройства гнезда - мест, до которых бывает невозможно добраться ни пернатому, ни четвероногому хищнику. Не удивительно поэтому, что большинство памирских птиц предпочитает гнездиться в скалах.

Следует оговорить, что все сказанное относится в полной мере только к крупным скальным массивам, которых на Памире очень немного - их можно пересчитать по пальцам. Особенно примечательны скалы у озера Рангкуль, скальный массив Акташ, скалистые громады хребтов Найзаташ и Базардара. Мелкие скальные выходы, которых довольно много на склонах гор, мало чем отличаются по своей фауне от окружающих склонов.

Рассвет. Высокие стены, ущелья, цирки еще в тени, солнце освещает только самые верхушки гор, но скалы уже кипят жизнью. Свист и крики уларов, глухое, многократно усиленное скальным эхом воркованье голубей, усеявших освещенные карнизы, как синие бусы, звонкий клекот пустельги, щебетание мелких птах гулко разносятся по ущельям. Над головой раз­дается не то смех, не то насмешливый посвист: «Иииии... хью-хью-хью». Так самец крупной чечевицы Северцова уведомляет о своем довольстве жизнью. Из ниши, зияющей в отвесной скальной стене, вылетела пара ангыров. С протяжным стоном «аанг... ааанг... аааа» она описывает круг за кругом, пока, наконец, не уходит вниз, на луга, на кормежку. Странно видеть этих уток, расхаживающих по карнизам отвесных скал в окружении уларов, клушиц, скалистых голубей, козерогов...

Ангыры на Памире особенно охотно гнездятся именно в таких труднодоступных скалах. Там, в маленьких нишах-пещерках, они выводят птенцов и потом ведут их вниз, на озера долин. Я очень смутно представлял себе, как это происходит, и временами готов был поверить, будто самка переносит птенцов со скалы до ближайшего озерка в клюве. Действительно, ложишься, бывало, спать в палатке, что стоит на берегу совсем пустого озерка, до ближних скал километров пять, а просыпаешься рано утром - и здравствуйте: на озерке перед лагерем - мама-утка с десятком пушистых утят. Прямо как с неба свалились!

Как-то мы с Ларисой спускались вниз после утомительного маршрута на вершину, нависавшую над домиком дорожного мастера каскадом скал (дело было в Аличурской долине). Вершина была небольшая - всего 5100 метров, но крутые сыпучие подъемы довольно сильно нас измотали. На высоте 4600 метров, на спуске по неудобной для прыжков крупнообломочной осыпи, нас вдруг атаковал выскочивший откуда-то рядом ангыр. Отчаянно крича, он делал круг за кругом, налетая на нас и проносясь мимо почти рядом: хоть рукой хватай. Мы остановились, наблюдая за странным поведением птицы, а я пытался делать снимки, когда ангыр пролетал совсем близко. И тут сквозь вопли самца совсем рядом мы расслышали призывное покрякивание. Под скалой вдоль края осыпи ловко пробиралась утка, а за ней тесной кучкой катился десяток пушистых комочков. Выводок! В тот же момент, как мы кинулись к нему, самка, тревожно закричав, присоединилась к самцу, а птенцы тотчас попрятались под камни. Но там, почувствовав себя в одиночестве, они начали тонко попискивать, и нам сравнительно легко удалось разыскать двух утят. В отвесной скале прямо над осыпью, метрах в сорока над нашими головами, чернела глубокая ниша. Обеспокоенные родители время от времени садились на край ниши. Наверняка птенцы вывелись именно там, а вниз они прыгали, парашютируя эти сорок метров и приземляясь на каменную осыпь. У одного из пойманных утят, очевидно при падении, был слегка поврежден клюв, по краям его основания выступила кровь, но сам утенок был бодр и чувствовал себя вполне нормально.

Этому выводку предстоял еще далекий путь. Он должен был пройти полтора километра до долины Аличура, расположенной на шестьсот метров ниже, а потом еще километра три по сухим оврагам, кочкам и болотистым лугам до первых небольших озер.

Маленьких утят мы поселили у себя. Забавно было наблюдать за их проделками. Хотя им вряд ли было больше суток, когда мы их поймали, они сразу же научились есть хлеб с молоком, крошеные яйца и вскоре очень к нам привязались.

Особенно активен был меньший из них, которого мы прозвали Таракашкой. Чуть только начинало светать, он с потешным требовательным писком ковылял из своего угла к нам, забирался к Ларисе на спальный мешок и клювом теребил ее за нос, требуя корма, или же лез под одеяло отогреваться. Следом за ним поспешал и его братец.

Натыкаясь на какое-нибудь препятствие, утята немедленно начинали прыгать, стараясь его преодолеть. Прыгали они, как мячики, с силой отталкиваясь обеими лапками и стараясь как можно выше зацепиться за что-нибудь острыми коготками пальцев. В возрасте четырех-пяти дней они после нескольких попыток преодолевали поставленный на ребро чемодан высотой более тридцати сантиметров. Если же утенок натыкался на слишком высокое препятствие, то он мог прыгать на него буквально до полного изнеможения.

Этот прыгательный рефлекс, так ярко проявляющийся с первого же дня жизни, исключительно важен для птенцов. Он помогает им преодолевать бесчисленные препятствия во время сложного перехода от гнезд к воде. У наших утят прыгательный рефлекс совершенно угас примерно в недельном возрасте, но в природе он сохраняется несколько дольше.

Интересно, что и остальные водоплавающие птицы Памира, горный гусь и большой крохаль, тоже гнездятся или могут гнездиться в скалах. Только сейчас горный гусь на Памире живет исключительно на островах крупных озер, хотя раньше он, несомненно, гнездился здесь и в скалах. В Тибете же и Ладаке эти птицы до сих пор являются самыми обычными обитателями скал.

В скалах чаще, чем где-либо, встречаются хищные птицы, и среди них - три крупнейшие наши птицы, настоящие гиганты пернатого мира, гнездящиеся только в скалах. Это снежный сип, или, как его еще называют, кумай, затем бородач, он же ягнятник, и, наконец, беркут. Особенно крупные размеры имеет кумай, достигающий в размахе крыльев трех метров двадцати сантиметров. Немногим уступает ему бородач. По сравнению с ними орел-беркут, размах крыльев которого редко превышает два с половиной метра, кажется совсем уж не таким большим. В скалах эти птицы строят свои нехитрые гнезда, здесь же располагаются их главные охотничьи угодья. Может быть, потому, что на Памире мало крупных скалистых массивов, все эти хищники сравнительно малочисленны.

Кумай, бородачи и беркуты строят гнезда в таких местах, куда человеку забраться совершенно невозможно, разве что альпинистам-скалолазам такая задача под силу. (Дальше я расскажу, как впервые было найдено на Памире, да и в стране вообще, гнездо снежного сипа в пещере Мататаш. Второе гнездо нашел Леонид Сидоров в скалах Аю-Джолу (Медвежья Дорога), как раз против скальной громады Акташа. Сверху, со склона, он увидел на другой стороне узкой щели нишу в отвесной боковой стене. В этой нише находилось крупное гнездо, hjb бинокль было отчетливо видно лежавшее в нем большое белое яйцо. Поскольку стояла середина июля, а ни в гнезде, ни около него птицы-хозяева не показывались, можно было заключить, что гнездо брошено. Кстати, Акташ, как и скалы Рангкуля, служит постоянным местом гнездования пернатых гигантов.)

Бородачей на Памире больше, чем остальных крупных хищников. До недавнего времени считали, что главной пищей бородачу служат старые кости. Возможно, что так оно и есть, но только не летом, не в гнездовый сезон, когда бородачи явно предпочитают живую добычу. С костями же они действительно расправляются мастерски. Еще древним грекам было известно, как бородачи расправляются с черепахами. Орел бросает ее с большой высоты вниз, на камни, чтобы потом выклепать из разбитого панциря мясо. Памирские бородачи разбивают кости аналогичным образом.

Леонид Федорович рассказывал мне о подобном случае, едва не кончившемся трагически. Он вместе с Кириллом Владимировичем Станюковичем работал как-то под скалами Рангкуля; однажды, когда они сидели, отдыхая, под стеной, дымя папиросами, раздался оглушительный свист, закончившийся треском разорвавшейся гранаты. Это почти рядом грохнулась на камни огромная берцовая кость верблюда. Оба, вскочив, задрали головы кверху. Прямо над ними, распластавшись в воздухе, парил довольно высоко бородач. Со скалы кость свалиться сюда не могла, до нее было добрых полсотни метров. Стало ясно, что «гостинец» спустил именно бородач. «Возьми он на десяток метров ближе,- рассуждал Леонид,- наверняка кому-нибудь из нас попортил бы прическу!»

Но подлинный хозяин скал - это сибирский козерог, или, как его тут просто называют, козел. В отличие от диких баранов - архаров козероги живут главным образом в скалах. На зеленые лужайки цирков и прибрежные луга альпийских долин они спускаются только на кормежку, а на отдых и ночевки, а также при малейшей опасности уходят наверх, в родные скалы. Они совершенно артистически передвигаются по отвесным стенам и преодолевают самые невероятные препятствия с волшебной легкостью.

Никогда не забуду зрелища, которое увидел однажды в одной из скалистых долин хребта Найзаташ. Я работал тогда с археологами. Наша группа из трех человек пробиралась сквозь хаос каменного завала, перекрывшего когда-то небольшое живописное ущелье. Я шел метров на сто впереди своих спутников, искавших каменные орудия неолита и продвигавшихся поэтому очень медленно. За завалом глазам открылась обычная картина - образованная наносами плоскость, по которой петляло русло потока. Вся плоскость заросла густой травой и казалась зеленым ковром комнаты, стены которой - высокие, совершенно отвесные скалы. А на зеленом ковре мирно паслось стадо козерогов голов в пятнадцать. При моем появлении они дружно кинулись бежать и исчезли за выступом скалы. Я снова увидел их несколько минут спустя, пробежав через поляну бегом и завернув за ту же скалу. Стадо уходило вверх наискось по почти отвесной беловатой стене, казавшейся мраморной в лучах слепящего полуденного солнца. Козероги шли вытянувшись цепочкой, спокойно, не оглядываясь, вверх по абсолютно гладкой скале, где, казалось, и жуку негде было удержаться. Зрелище было поистине фантастическое. Еще через минуту маленькие фигурки исчезли за зубчатым гребнем.

Козерогов еще много в скалах Акташа, Рангкуля, Найзаташа да и в более мелких скалистых массивах. Численность их еще долго будет оставаться прежней: слишком уж сложна охота на это осторожное животное среди отвесных скал, где человек в отличие от козерогов чувствует себя не всегда уверенно. Охотничье законодательство Таджикистана разрешает охоту на козерогов только в осенние месяцы и только на самцов. Но охота практически ведется круглый год и бывает особенно добычлива зимой, когда козлы держатся сравнительно невысоко, над днищами долин. Местные жители наловчились стрелять их из малокалиберных винтовок усиленными патронами и при этом стараются подойти к животным хотя бы на сто пятьдесят метров. Очень часто они берут с собой собак, специально натасканных на козлов, и тогда достаточно только подранить козерога - остальное сделают собаки.

В горах Средней и Центральной Азии козероги, пожалуй, наиболее древний объект охоты. Об этом убедительно свиде­тельствует масса изображений горных козлов, выбитых на скалах в самых различных местах и в самые различные времена. Как же охотились наши предки на этих осторожных животных со своими примитивными луками? Не следует, правда, забывать, что в те отдаленные времена зверей было куда больше и наверняка они были гораздо менее боязливы. На многочисленных примерах хорошо известно, как резко может менять свое поведение тот или иной зверь после первого же знакомства с огнестрельным оружием: на смену сравнительной беспечности приходит крайняя осторожность. Звери, видимо, способны очень быстро оценивать дистанцию, с которой им может угрожать то или иное оружие. Необходимо еще учитывать мастерство древних охотников. Да что древних! И сейчас в горных кишлаках Бадахшана есть искусники, охотящиеся на горного козла с гладкоствольным ружьем, для чего необходимо подбираться к зверю на тридцать - сорок метров.

Если козерожье стадо часто беспокоят, оно по гребням хребтов переходит в другое место, иногда за десятки километров. Там же, где нет людей, козероги ведут спокойный и сравнительно малоподвижный образ жизни. Целые дни они проводят на альпийских лужайках или склонах гор, то кормясь, то лежа на солнцепеке. С птицами они живут в мире и согласии: улары бродят рядом со стадом, а клушицы нередко садятся на спины отдыхающих животных и склевывают с них различных паразитов. Кстати, уларам козероги оказывают прямую помощь зимой после крупных снегопадов: в местах, где выпадает много снега, они раскапывают его, чтобы достать траву, а потом на этих копанках кормятся улары. Вообще-то благодаря малоснежности памирских зим подножный корм легко доступен козерогам в течение всего года.

Но зимой козерогов подстерегает очень серьезная опасность. Зоолог Л. А. Арутюнов во время одной из зимовок на Памире, отстреляв несколько экземпляров для различных анализов и для коллекций института, обнаружил у многих козерогов... туберкулез! О причинах такого серьезного заболевания можно думать разное, но, мне кажется, Арутюнов прав, предполагая, что эта болезнь возникает как результат обморожения легких. В условиях низких зимних температур, во время быстрого изнурительного бега обморозить легкие очень легко, а такой бег зачастую совершенно необходим, чтобы спастись от преследования врага - волка, снежного барса или человека.

Суровые зимние ночи козероги коротают в больших гротах или пещерах. Мне случалось находить убежища подобного рода, пол которых был сплошь завален толстым слоем козерожьего помета. В подобных же местах, видимо, пережидает стадо сильные снежные бураны. Для убежищ выбираются всегда такие места, от которых в обе стороны расходятся скальные карнизы, чтобы хищники не заперли стадо в «мешок».

Волки могут серьезно досаждать козлам, но не причиняют им большого вреда; от волков страдают главным образом архары и домашний скот. Главный враг козерогов - снежный барс. Он живет только там, где есть козероги, составляющие его основную пищу. День за днем он крадется за стадом, часами, не шелохнувшись, лежит меж зубцов скал, сотни метров ползет, вжимаясь в камень, то и дело надолго замирая,- и все для того, чтобы в секундном, стремительном броске обрушиться на добычу. Видимо, каждое более или менее крупное стадо козерогов имеет своего, «персонального» барса, который постоянно ходит за ним по пятам, все время держа его под контролем,- «пасет».

Считают, что на Памире барс редок, а местами его и совсем нет. Это неверно. Барс обычен всюду, где обычен козерог. Правда, хищник этот настолько осторожен и скрытен, что увидеть его - дело нелегкое. За шесть лет мне, например, повезло всего трижды, и то два раза приходилось видеть барса на очень большом расстоянии. Следы его тоже попадаются редко. Большей частью он живет среди скал, в камнях, и на снег, где могут более или менее длительное время сохраняться отпечатки следов, выходит редко.

Среди местных профессиональных охотников барс считается завидной добычей благодаря своей красивой шкуре, особенно роскошной зимой. Некоторые искусные мергены (охотники) ловят барсов, главным образом молодых, живьем для зоопарков. Сейчас охота на этих зверей, как я уже говорил, в Таджикистане запрещена. Разрешен только ограниченный отлов для зоо­центров по специальным лицензиям. Впрочем, ограничивать отлов особой нужды нет, такое это трудное и долгое дело.

Временами в печать проникают слухи о нападениях снежного барса на людей и даже... автомашины. Подобные сообщения лишены малейших оснований. Снежный барс боится чело­века и никогда на него не нападает. К отчаянной самообороне прибегают только сильно раненные звери. Поэтому ссылки на то, что убийство барса совершено в целях «самозащиты»,- чистейшая ложь, призванная скрыть преступное браконьерство.

Например, летом 1965 года одна из машин Памирского автоуправления, направляясь в Мургаб, ночью сшибла барса, переходившего дорогу. Дело было на одном из участков перевала Акбайтал, там, где дорога поднимается выше 4500 метров, заходя во владения этого хищника. Сбитый машиной зверь был добит выскочившими из кабины шофером и его пассажирами. Прибыв в Мургаб, эти последние рассказали, что барс напал на их машину. Им это не только сошло с рук, но их чуть ли не в герои произвели. Местная печать, не жалея ярких красок, описала их подвиг, а союзные журналисты, ничтоже сумняшеся, сделали этот «факт» достоянием центральной прессы...

Многие хищные звери живут в скалах. Один из постоянных обитателей скал - медведь. Нередки лисы, волки, горностаи. А в скалах соседнего Бадахшана, высоко над теплыми долинами живет рысь. Отсюда она заходит и на Памир: ее встречали даже в самом центре нагорья, в скалах у Тохтамыша; но живет она там или только заходит туда - никто толком не знает. Скалы скрывают много тайн, разгадать которые еще предстоит. Но рысь в скалах Памира - особый случай. Как известно, рысь характерный житель таежных лесов, и Памир - единственное место, где она живет в совершенно безлесной местности - лес ей заменяют скалы. Это, кстати, не единственный пример. Я не могу точно передать ощущение какого-то сходства скального лабиринта с лесом. Бродя в тесных каменных щелях, как-то поневоле вспоминаешь лес. Уже давно было замечено, что многие звери и птицы сравнительно легко переходят из леса в скалы, а может быть, случается и обратное. Так, многие птицы, обычно гнездящиеся в кустарниковых и древесных зарослях, преспокойно гнездятся на Памире в скалах даже и тогда, когда густые кустарники растут по соседству. Дело, видимо, в том, что и ночные заморозки, и сильные похолодания, нередкие летом, очень опасны для яиц и птенцов в открытых гнездах, и потому птицы перебираются в скалы и строят гнезда в убежищах, закрытых сверху,- в многочисленных полостях, нишах и трещинах, так как здесь гораздо теплее.

Однажды далеко от Памира, в родном Ленинграде, я увидел чуть ли не в центре города дятла - обыкновенного пестрого дятла, которого невозможно себе представить в нелесной обстановке. Дятел спокойно и деловито лазал по стене пятиэтажного дома, осматривая трещины под лепными карнизами, и даже что-то долбил своим клювом. Дома и скалы для пернатых, видимо, одно и то же. Напомню, что столь обычные в наших городах ласточки-воронки на юге (и на Памире тоже) гнездятся главным образом в скалах, в отдалении от населенных пунктов. Можно предположить, что в далеком прошлом, когда наши предки еще бродили в шкурах и обычная землянка считалась шедевром строительной техники, ласточки вряд ли заходили далеко в лесную зону, где почти не было необходимых им скал. И только с развитием культуры, когда люди стали возводить искусственные «скальные массивы» - каменные города, воронки тронулись вслед за ними к северу, в чуждые им прежде области.