Яйцекладущие звери

Клоачные, однопроходные, или птецеутробки, произошли, вероятно, от многобугорчатых древних зверей. Во всяком случае, об этом можно судить по строению их коренных зубов, которые есть только у эмбрионов птицеутробок. Рождают не живых детенышей, а откладывают яйца, которые ехидны вынашивают в особых, выводковых сумках на брюхе, снабженных опорной костью. Яйцеводы впадают в клоаку. Психические способности малоразвиты. Регуляция температуры тела еще очень несовершенна».

Доктор Инго Крумбигель

Химерический зверь с клювом

Мы не знаем, кто поймал первого утконоса, но, когда и где это случилось, известно точно: Хокесбери, Новый Южный Уэльс, ноябрь 1797 года. Когда шкуру невероятного создания (правда, очень плохо сохранившуюся) увидели английские натуралисты, многие из них решили, что это подделка. Подумали, что к шкуре какого-то тропического зверюшки шутники пришили утиный клюв. Из Южной Азии не раз привозили такие штуки: то обезьяне приделают рыбий хвост и выдают ее за русалку, то петушиную голову пришьют игуане — в Европе подобные монстры именовались василисками. Кунсткамеры тогда были модны и собирали всякую всячину.

Прошел, кажется, год, прежде чем доктор Шоу, натуралист из Британского музея, рискнул исследовать шкуру утконосого монстра. Рассмотрев ее внимательно, он не нашел никакой подделки: шкура, бесспорно, — создание природы, а не рук человеческих. Он назвал это диковинное создание Platypus anatinus, что в переводе с греко-латинского означает — плосконог утиный.

На шкуру небывалого зверя захотел посмотреть известный специалист по классификации животных, геттингенский профессор Блюменбах (похоже, он не очень-то поверил своему британскому коллеге). Шкуру утконоса послали в Германию. Но и Блюменбах не нашел подделок: и клюв на ней, и перепонки на лапах — все натуральное. Однако Блюменбах переименовал зверя в Ornithorhynchus paradoxus (парадоксальный птицеклюв).

Дело в том, что название «платипус» уже было присвоено одному маленькому жуку. Шоу об этом не знал. А по правилам зоологической классификации нельзя называть одинаково разных животных (чтобы не создать путаницы).

Но дать новому животному имя не самое сложное дело. Труднее определить его положение среди других созданий животного царства. Кто он, этот утконос? Зверь с птичьим клювом или птица со звериным, телом? Или ящер, покрытый шерстью?

Около ста лет длился спор, кто такой утконос. Блюменбах отнес его к классу млекопитающих, или зверей, на том законном основании, что шкура утконоса покрыта шерстью. Там бы ему и оставаться. Но тут из Австралии прислали в Англию двух заспиртованных зверюшек. Их исследовал известный анатом Эверард Хом и установил, что один из утконосов — самка. Но, как Хом ни искал, он не мог найти у нее... молочных сосков.

Сосков не сыскал, но обнаружил клоаку (общее выводное отверстие мочеполовых органов и кишечника, как у птиц или ящериц). У млекопитающих нет клоаки. Но утконоса нельзя назвать ни птицей, ни гадом: ведь кожа его одета не перьями и не чешуей, а шерстью! Как у зверей. Спереди и сзади этот путаник — птица, а посредине — зверь...

Не видя иного выхода, Хом предложил создать в системе зоологической классификации специально для утконоса особый отряд. Годом позже это и было сделано: французский биолог Этьен Жоффруа Сент-Илер дал новому отряду название однопроходных, или, иначе говоря, клоачных, животных.

Но и тут проблема не была полностью решена. Ведь по-прежнему неясно, к какому классу причислить этих однопроходных: к гадам или млекопитающим.

Ламарк говорил, что ни к тем, ни к другим, а к особому, новому классу первозверей. К тому времени у утконоса объявился родственник: в Австралии открыли еще одного зверя с птичьим клювом — ехидну, странное колючее создание, похожее и на ежа и на... кикимору.

Ехиднами греки называли гадюк. По-видимому, австралийская ехидна получила свое имя за странную и неприятную внешность, а возможно, причастна к этому и ядовитая шпора на ноге, которой природа наделила ее самцов. (Говоря, что у ехидны и утконоса птичий клюв, я имел в виду лишь внешнее сходство с роговым клювом птиц. Внутреннее его устройство совсем иное: если это клюв, то «звериный», не птичий.)

Итак, теперь их было двое, но кто они — вот задача.

Тут еще два новых сообщения, из Австралии и Германии, разделили зоологов Европы на три враждующих лагеря: сэр Джон Джемисон уверял, что утконос откладывает яйца, а немецкий анатом Меккель открыл у самки невероятного создания молочные железы (правда, без сосков). Их не замечали прежде, потому что только к дню деторождения они увеличивают свои микроскопические размеры. Поистине чудны дела твои, Природа!

— Не может быть! — решили французы Сент-Илеры (Этьен и его сын Исидор) и немец Блюменбах. —

Если зверь откладывает яйца, то у него не может быть молочных желез. Так они полагали. Да и как новорожденные утконосики будут пить это молоко? С такими-то носами! Меккель, конечно, ошибся, приняв мускусные железы за молочные.

— Нет, — утверждал Меккель, — я не ошибся. А слухи о том, что утконос несет яйца, не больше чем легенда.

Жорж Кювье, его коллеги Бленвилль и Окен (все величайшие имена!) согласились с ним.

А два других больших знатока, Эверард Хом и Ричард Оуэн, проявив норманнскую мудрость, наполовину согласились и с теми и с другими: да, возможно, говорили они, утконос несет яйца, но не откладывает их — еще в яйцеводах их оболочки лопаются, и на свет рождаются живые утконосики, которых мамаша кормит потом молоком.

Победа! В 1829 году Этьен Жоффруа Сент-Илер, торжествуя, опубликовал письмо из Австралии, автор которого подробно описывал четыре найденных им яйца утконоса. К письму были приложены рисунки яиц. Такие подробные и хорошие, что знатоки, как только взглянули на них, сразу, без колебания решили: это яйца длинношеей черепахи. Итак, триумф Сент-Илера был недолгим.

А еще через два года новое письмо из Австралии принесло, казалось, триумф партии Меккеля и Кювье. Лейтенант Мол собственными глазами увидел, как из желез, открытых Меккелем на брюхе самки утконоса, вытекал не мускус, а молоко! Правда, один «незначительный» факт несколько омрачил радостное торжество: в норе утконоса Мол нашел скорлупки от яиц. Но, наверное, это были яйца не утконоса...

— Нет, утконоса! — заявили тотчас Сент-Илеры и Блюменбах.

Тридцать лет прошло в таких спорах. В сентябре 1864 года профессор Оуэн получил письмо из Австралии. Один рабочий, писали в письме, поймал утконоса и принес его скупщику золота. Зверька посадили в ящик из-под вина. Наутро в ящике нашли два белых, мягких на ощупь яйца.

Профессор Оуэн не хотел поверить, что самка утконоса разрешилась от бремени естественным путем: наверное, она была испугана и потому, нарушив придуманное им правило, снесла яйцо, вместо того чтобы родить живых детенышей.

Еще двадцать лет продолжался ученый спор.

В 1884 году, 2 сентября, в городе Монреале проходило собрание Британской научной ассоциации. И вот в президиум этого собрания принесли телеграмму. Прямо из Австралии. От Колдуэлла, члена ассоциации. Собственными глазами он увидел, как самка утконоса снесла яйцо!

Редкое совпадение: в тот же день в Австралии, в Аделаиде, другой исследователь, Вильгельм Гааке, показал собравшимся ученым яйцо «кузины» утконоса — ехидны. Он нашел его в выводковой сумке у нее на брюхе.

«Служитель, — рассказал Гааке, — держал передо мною ехидну-самку за заднюю ногу на весу, а я ощупывал брюхо животного. Здесь я нашел большой мешок, настолько широкий, что в него можно было положить мужские часы. Это была выводковая сумка, образующаяся перед откладыванием яйца для принятия его. Позднее, по мере роста детеныша, она расширяется, а когда он покинет сумку, снова сглаживается. Только зоолог поймет, как я был изумлен, когда вытащил из сумки яйцо. Первое отложенное яйцо млекопитающего, которое я мог показать ученому обществу. Эта неожиданная находка так сбила меня с толку, что я сделал глупость, сильно сжав яйцо между пальцами, и оно треснуло. Длина яйца равнялась приблизительно пятнадцати, а ширина — тринадцати миллиметрам. Скорлупа была жесткая, словно пергаментная, как у многих пресмыкающихся».

Итак, все были не правы: и Сент-Илеры (отец и сын), и Блюменбах, и Кювье, и Оуэн. Утконос и ехидна, оказывается, одновременно и яйцекладущие и млекопитающие. В этом редком сочетании мы видим приметы той эпохи, когда наши дальние предки уже оделись в шерсть и стали кормить детей молоком, но не утратили совсем и некоторые черты прародителей своих — пресмыкающихся: по старой традиции продолжали нести яйца.

Прежде чем отложить яйца, самка утконоса роет нору длиной от пяти до двадцати метров. Роет у воды, но вход в нее делает не под, как часто пишут (например, у Брема), а над водой. В конце норы устраивает гнездо из сырых листьев (именно сырых, чтобы в гнезде было достаточно влаги и скорлупа яиц не подсыхала), травы, тростника и древесных ветвей, которые долго мнет и ломает своими беззубыми челюстями. И, подхватив все это хвостом (а не клювом!), переносит в нору.

Затем, действуя хвостом, как каменщик лопаточкой, утконосиха сооружает из земли и глины толстую стенку, которой, как барьером, отделяет комнату с гнездом от других помещений норы. Делает это, что- бы сохранить в гнезде нужную температуру и влажность. Замурованную в самодельном термогигростате самку труднее найти и врагам. Врагов у нее, правда, немного, но все-таки они есть: небольшой питон, местный варан и лисицы, завезенные из Европы, а в воде — хищная рыба, которую называют гигантским окунем.

Отгородившись от мира глиняной стеной, утконо-сиха откладывает в гнезде два тускло-белых яйца. Редко одно или три. Они мягкие: скорлупа гнется под пальцами. Свернувшись клубком, зверюшка прижимает своих потенциальных отпрысков к груди и согревает их теплом тела. Значит, не только клювом утконос напоминает птицу: как и птица, он высиживает яйца!

Температура тела у ехидны и утконосов невелика: всего около 25 градусов. Кроме того, в зависимости от различных условий она то падает, то повышается, иногда даже на 7—8 градусов. Почти у всех других млекопитающих животных нормальные суточные колебания температуры не превышают обычно одного градуса. Только у верблюда температура тела ночью опускается до 34, а в полуденный зной повышается до 40 градусов.

Возможно, что и тепло гниющих растений, из которых сложено гнездо, подогревает яйца. Но доктор Крумбигель говорит, что едва ли это так. Во-первых, подстилка из листьев слишком тонка для этого, а во-вторых, утконосики очень быстро вылупляются из яиц: листья не успевают за это время сгнить. Дней через десять-четырнадцать (а по некоторым наблюдениям — через семь-десять дней), прорвав скорлупу яйцевым зубом, молодые зверьки с клювами появляются на свет божий. Яйцевой зуб (он сидит на межчелюстных костях верхней челюсти) — своего рода «консервный нож», которым природа наделила детенышей, рождающихся из яиц со скорлупой: птенцов, новорожденных пресмыкающихся, ехидн с утконосами (даже многих пауков!). Единственное его назначение — вспороть скорлупу перед выходом из яйца. Выполнив эту несложную задачу, яйцевой зуб отваливается.

А молодые утконосики еще долго после того, как он отвалится (девять, одиннадцать или даже семнадцать недель!), лежат слепые и беспомощные на подстилке из листьев. Все это время мать кормит их молоком, в нем много белка и жира, но совсем нет сахара.

Сосков у нее нет, поэтому детеныши слизывают его прямо с шерсти. Утконосиха ложится на спину, молоко из молочных пор стекает в небольшую бороздку у нее на брюхе. Из этого, «корытца» детеныши его и вылизывают, пока не подрастут и не научатся сами ловить и есть улиток, червей и раков.

Утконосы живут в быстрых холодных горных ручьях и в теплых мутных реках равнины, в озерах и даже небольших заводях Тасмании и Восточной Австралии (к западу до реки Лейхгарда в Северном Квинсленде).

Крупный самец-утконос длиной сантиметров около семидесяти, самка поменьше. Мех у этого зверя густой, бархатистый, бурый (с серебристым оттенком) сверху и серовато-белый снизу и пахнет рыбой, хотя зверек рыбу не ест. Клюв черный, широкий, но не ороговевший твердо, а довольно мягкий, кожистый. Он образован природой из того материала, который у других млекопитающих идет на нос и губы. Здесь в изобилии ветвятся осязательные нервы, и потому «клюв» утконоса, возможно, так же чувствителен ко всяким прикосновениям, как усы у кошки. Ушной раковины нет, но уши и глаза, когда зверек ныряет, плотно, закрывают мускулистые складки. Так что под водой утконос ориентируется главным образом с помощью осязания.

Перепонки его передних лап, широко растянутые между пальцами и простертые даже вперед за концы когтей, так удобно устроены, что, когда утконос плывет, они отлично гребут. Но когда он путешествует по берегу и копает нору, то подгибает их спереди назад под ладонь, и тогда они не мешают когтям делать свое дело. Перепонки задних лап коротки, вытянуты вперед только до основания когтей и потому как весла менее эффективны. (На это прошу обратить внимание: другие водные звери гребут ведь главным образом задними ногами!)

Хотя вид у утконоса явно «водяной», больше времени, однако, он проводит на суше, чем в воде. Под водой промышляет рачков, червей, улиток рано утром и поздно вечером. Беззвучно плавает и ныряет. Минуту копается под водой, перепахивая клювом ил: всякую съедобную мелочь прячет в защечные мешки, что покрупнее тащит сразу наверх. Там, на поверхности, благодушно урча, тоже около минуты «жует», что раздобыл под водой, — ломает и крошит панцири насекомых и раков более прочно ороговевшими краями клюва. Потом ныряет за новой порцией.

У взрослых утконосов совсем нет зубов, но у их детенышей есть молочные зубы, которые с возрастом исчезают. Формой своей они напоминают зубы древнейших млекопитающих. У ехидн не бывает даже и молочных зубов. Муравьев они «жуют» (вернее, давят о твердые борозды на нёбе) роговыми бугорками, которые сидят сверху на языке.

Голос утконоса похож на «сердитое ворчание щенка» (доктор Эллис Трофтон), «недовольное квохтанье сердитой наседки» (Джеральд Даррелл).

Ест утконос много: за сутки почти столько, сколько сам весит. И все насекомых, рачков и головастиков. Приготовить их в достаточном изобилии нелегко, поэтому нелегко и утконосов держать в неволе. Но дело это, как убедились, возможное.

В июле 1922 года в Нью-Йоркский зоопарк привезли утконоса, живого и невредимого, он прожил здесь сорок девять дней. Человека, которому утконос-эмигрант обязан был своим относительным комфортом в пути, звали Барреллом. Он сконструировал своего рода резиденцию для утконосов, именуемую плати-пусариумом. Большой, наполненный водой бак. Из воды вверх на сушу ведет лабиринт, имитирующий нору.

Но главное в этой конструкции то, что пол и стенки лабиринта обиты резиновой губкой. Протискиваясь в узкий ход, утконос отжимает мокрую шерсть о тесные стенки хода, губка впитывает влагу, и зверек до жилой камеры искусственной норы добирается уже почти сухим. Это очень важно, так как мокрый утконос может быстро простудиться и заболеть.

Позднее методы Баррелла усовершенствовал Дэвид Флей, один из самых известных сейчас натуралистов Австралии, основатель и директор заповедника на Золотом Берегу Квинсленда, в Баррен-Пайнзе. Он первым добился того, что в его платипусариумах утконосы стали размножаться. Многие ранее скрытые от наблюдателей детали биологии утконосов нам известны теперь благодаря его трудам.

«— Знаете, в Англии в войну ходил один странный слух. Кто-то рассказал мне, будто в Лондонский зоопарк был отправлен утконос. Вы случайно не знаете об этом?

— Вот именно — чистое сумасбродство, верно? В самый разгар войны Уинстон Черчилль вдруг решил, что ему нужен утконос. То ли он рассчитывал, что это хорошее средство поднять дух людей, то ли собирался как-то обыграть это в пропаганде, то ли просто решил получить утконоса — не знаю. Ну так вот, я поймал красивого молодого самца, готовил его полгода, потом решил, что можно его отправлять... И вот утконос вышел в плавание на «Порт Филиппе».

Представьте себе, утконос пересек весь Тихий океан, прошел Панамский канал, пересек Атлантику, и вдруг в двух днях пути от Ливерпуля — подводные лодки! Понятно, пришлось бросать глубинные бомбы. А утконосы страшно впечатлительны и очень восприимчивы к шумам. Разрывы глубинных бомб для нашего путешественника были последней каплей, и он испустил дух. В двух днях пути от Ливерпуля!» (Д. Даррелл спрашивает — Д. Флей отвечает).

Зоологи разделяют утконосов на три австралийских подвида и один тасманийский. Тасманийский подвид самый мелкий, и у него более узкий клюв.

Кузина его - ехидна

Кузина утконоса, ехидна, чтобы отложить и высидеть свое единственное яйцо, нору не роет. Мы уже знаем:, она вынашивает его в сумке, такой же почти, как у кенгуру, но развернутой наоборот, отверстием назад.

Вот только непонятно пока, как это яйцо попадает в сумку. Раньше думали, что самка когтями или клювом закатывает его туда. Но когти и клюв для этого совсем не годятся. Думали, что, может быть, изгибаясь, самка откладывает яйцо прямо в сумку.

А сейчас считают, пишет Эллис Трофтон, известный знаток австралийских животных, что сумка вырастает у ехидны после того, как из яйца выведется детеныш (где-нибудь в укромном местечке). Когда он начнет сосать, прицепившись к шерсти у мамаши на брюхе, сумка сразу быстро-быстро растет и закрывает его со всех сторон, и он, сам того не ведая, оказывается в люльке. Но тогда как же находка Гааке? Ведь Гааке в уже готовой и такой большой сумке, что в нее «можно было положить мужские часы», нашел яйцо, а не детеныша!

Зденек Веселовский, который наблюдал за ехидной в Пражском зоопарке, тоже пишет, что яйцо она снесла в готовую уже сумку. В одной последней работе о биологии размножения ехидны утверждается то же самое.

Поэтому скажем так: зоологи должны еще уточнить, как яйцо ехидны попадает в сумку.

Живут ехидны в лесах и кустарниках почти по всей Австралии и Тасмании. Их тут два вида — австралийский и тасманийский. И в Новой Гвинее живут австралийские ехидны, кроме того, еще три вида так называемых проехидн. Они крупнее, ноги и клювы (изогнутые чуть вниз) у них более длинные, чем у ехидн, но иглы короче и мех, растущий среди них, более густой.

Фирменное блюдо ехидн и проехидн — муравьи и термиты. Охотятся на них, как и муравьеды Америки, предлагая насекомым облепить свой длинный клейкий язык, а потом всю прилипшую компанию вместе с языком втягивают в узкий клюв.

У ехидн и проехидн клюв прорезан небольшой щелью лишь на самом конце, и поэтому открывать его широко, как утконос, они не могут. Хвост короткий. Австралийские и тасманийские ехидны зимой впадают в спячку. А весной, очнувшись от оцепенения, линяют, сбрасывая старые иглы и шерсть. Сырые, тенистые и гористые места они явно предпочитают сухим и низменным.

Как и наших ежей, иглы отлично защищают ехидн. Как и ежи, сворачиваются они в иглистый шар, когда этого требует критическая ситуация. Или быстро роют землю мощными когтями и вмиг закапывают себя. У ехидн рост малый, а сила не по росту велика: оторвать их от земли, когда они в нее вцепятся всеми четырьмя когтистыми лапами, нелегко.

Один зоолог запер как-то на ночь ехидну в своей кухне. Наутро пришел и увидел: вся мебель кухонная — тяжелый буфет, стол, шкафы, стулья — сдвинута с места от стен к середине, словно поработал над ней не маленький клювоносый зверек, а медведь.

Лишь газовая плита, прочно прикрепленная трубами к стене, осталась на месте.

Немало времени ехидны проводят за туалетом. Природа наделила их особым гребнем. Второй палец, самый длинный, несет зазубренный коготь. Им зверьки чистят свою шкуру.

По-видимому, ехидны не ночные животные, как прежде думали, и даже не сумеречные. Добычу промышляют обычно после полудня. А когда вечереет, ищут уютное укрытие где-нибудь в расщелинах скал, меж камней, под пнями, в поваленных деревьях.

Впрочем, есть мнение, с этим несогласное: пропитание добывают рано утром и поздно вечером. Тогда их только будто бы и можно увидеть на лоне природы.

Обоняние (и осязание) у ехидн прекрасное, слышат тоже хорошо, но видят неважно: только то, что вблизи.

Неволю, не в пример утконосу, переносят легко. Едят почти все, что прилипнет к языку и без труда втягивается в клюв: мясной фарш, хлеб, размельченные крутые яйца. Любят молоко и пьют его поразительно много. Но особый деликатес — сырые яйца, которые ехидны вылизывают языком. При великой своей прожорливости голодать, однако, могут по месяцу.

Самцы ехидн и утконосов носят на задних ногах костяные шпоры. Они покрыты кожей, словно чехлом, но острые концы торчат наружу и могут больно уколоть. Мутная жидкость вытекает по каналу, пронзающему шпору насквозь. Она ядовита.

По-видимому, шпоры — отравленное оружие. Но до сих пор неизвестно, чтобы ехидна поранила кого-нибудь своей шпорой. (Правда, в борьбе за самку самцы ехидн пытаются иногда уколоть друг друга.) Утконос тоже сам не пускает ее в ход. Правда, некоторые люди и собаки, бесцеремонно обращаясь с безобидным зверьком, натыкались, случалось, на ядовитую шпору. Люди излечивались довольно быстро, но собаки (тоже довольно быстро) умирали. Умирали и кролики (через две минуты!) после того, как экспериментаторы впрыскивали им под кожу яд утконоса.

Ехидна и утконос — единственные на нашей планете ядовитые млекопитающие (если не считать некоторых насекомоядных).

В наши дни утконосы и ехидны уцелели только в Австралии и на некоторых близких к ней островах. Даже ископаемые их остатки найдены до сих пор лишь в позднетретичных, плейстоценовых, отложениях пятого континента.