Аличур

В маленькую ошхону у Аличурского моста мы попадали, как правило, после длительной тряски в кузове автомашины, продрогшие до костей и голодные как волки. Не удивительно, что эта простенькая харчевня казалась нам верхом уюта, и вспоминать о ней было всегда приятно. Аличурская ошхона - единственная на трехсоткилометровом перегоне Мургаб - Джиланды. Вот и сейчас, ввалившись в прокуренное помещение, мы столпились у раздаточного окошка, с наслаждением обоняя запахи пищи и чувствуя, как постепенно отходят закоченевшие конечности. Несколько глотков обжигающего спирта, литровая кайса лагмана из свежей козлятины и множество чайников крепкого чая в самое короткое время восстановили наши силы и настроение. Гулкие голоса катались под низким потолком, как бильярдные шары. Полдюжины шоферов за угловым столом набирались сил перед следующим броском, гоняли бесконечные чаи и хрипло смеялись, мешая русскую и узбекскую речь. Из раздаточного окошка неслась звучная перебранка: шеф-повар делал кому-то разнос.

Здесь я расставался со своими веселыми спутниками. Они «сквозили» дальше на Хорог, в теплые долины Бадахшана. Я же оставался здесь, у Аличурского моста, где тракт, пробежав полсотни километров по правому берегу долины, переходил на левый и уходил в сторону, постепенно поднимаясь на перевал Кой-Тезек. У моста кончался широкий простор Аличурской долины, и дальше река текла стиснутая со всех сторон моренами и склонами гор. Отсюда я должен был продолжать свой путь на резиновой лодке. Цель моего путешествия - лагерь Сидорова был раскинут в устье реки, там, где она, замысловато извиваясь среди наносов дельты, вливалась в Яшилькуль. Машины разбежались в наступивших сумерках, а я устроился ночевать у гостеприимного завмага.

Предстоял долгий путь, и встать пришлось затемно. Несмотря на предрассветный час, мои сборы привлекли любопытных, возможно впервые видевших лодку на Аличуре. Надуть ее, уложить груз и тронуться в путь было делом недолгим. И вот лодку уже крутит быстрое течение.

Стояла середина июля, разгар летнего паводка, но, несмотря на это, воды в реке было маловато. Все камни на многочисленных порогах и перекатах торчали из-под воды. Сначала они меня очень беспокоили - как-никак лодка все-таки резиновая. Утонуть здесь, правда, было трудно, но если окажется в воде багаж... На порогах я изо всех сил греб против течения, и лодку проносило по камням медленно и мягко. На мое счастье, острых камней не было совсем - все крупные валуны были хорошо отполированы древними ледниками и насыщенной песком водой.

Я плыл медленно, часто останавливаясь, чтобы осмотреть местность. В одном месте река подмывала невысокую, но длинную, метров в сто пятьдесят, скальную стенку. Множество городских ласточек вилось в воздухе, и это заставило меня задержаться на целый час в поисках гнезд. Это были в полном смысле слова первые ласточки! Выше, в холодной, открытой всем ветрам Аличурской долине, их нет и в помине. Чувствовалось, что я постепенно спускаюсь вниз.

К вечеру на одном из крупных поворотов лодка неожиданно наскочила на целый выводок крохалей. Эти красивые птицы, так же как и огари, гнездятся в нишах отвесных скал. Вылупившись, маленькие крохалята - пушистые комочки на сильных лапках - отважно выпрыгивают на зов матери из гнездовых ниш, парашютируют вниз с головокружительной высоты и потом быстро ковыляют за матерью к ближайшей речке или озеру. Там они и растут, плавая тесной стайкой вслед за крохалихой, обучаясь ловле рыбы - их основной пищи. Где нет рыбы - нет и крохаля. Птица эта из породы утиных, но в отличив от всех уток клюв у нее длинный и узкий, усеянный по бокам роговыми зубчиками, помогающими удерживать скользкую рыбу. Зубчики эти нередко приводят в смущение незнакомых с птицами людей. В одну из первых встреч Леонид рассказывал мне о какой-то зубастой птице, убитой им однажды. «Ей-богу, археоптерикс!- шутливо убеждал он меня.- Я всем так и объяснял! Ведь все же знают, что зубов у птиц не бывает!»

Выводок, на который я наскочил, состоял из шести пуховых птенцов, вряд ли старше недели. Их сопровождали оба родителя. Мое появление привело все семейство в панику. Родители сразу же взлетели, а предоставленные самим себе, птенцы бросились в разные стороны. Трое пустились вверх по течению мимо лодки, вслед за взлетевшими родителями, а другая троица быстро поплыла вниз, то и дело ныряя. Догнать их мне не удалось.

Зато различные мелкие птички ничуть меня не боялись. Лодка продвигалась бесшумно, я сидел тихо и почти не греб, предоставив всю работу быстрому течению. На берегах, покрытых зелеными лугами, кипела жизнь. Больше всего было желтых трясогузок, главным образом самцов: самки сидели на гнездах. Самцы этого вида очень красивы - ярко-желтые, с бархатисто-черными крыльями и спиной. Здесь же суетились стайки маленьких горных коноплянок, расхаживали в траве блестяще-черные клушицы, гнусаво кричали красноносые кулики-травники. В воздухе становилось все больше ласточек.

Стало смеркаться. Лодка достигла места, где река упиралась в скалистый склон горы и резко заворачивала вправо. Не зная, сколько мне еще осталось плыть и какие будут впереди места, я решил заночевать здесь. Уголок казался уютным и удобным для ночлега. Скалистый склон, в который упиралась река, врезался глубоко в долину и прекрасно предохранял от пронзительного западного ветра, все время свирепствующего на Аличуре. Как и многие памирские долины, вытянутые с запада на восток, долина Аличура являет собою гигантскую аэродинамическую трубу. Сильный ветер дует здесь все светлое время суток, успокаиваясь только к полуночи, но временами не утихает несколько суток подряд.

Под скалой было тихо и тепло. Быстро темнело. Все птицы куда-то скрылись, только рядом на скале беспокойно цикал самец горихвостки-чернушки. Очевидно, рядом было гнездо. Я вытащил лодку на берег, расстелил в ней спальный мешок и стал готовить ужин (он же и обед). За весь день я не встретил ни одного человека, нигде не видел ни дымка. Непрерывные повороты и петляния реки совершенно меня запутали, я не знал, сколько проплыл и сколько мне еще осталось. Это выяснилось только утром, когда, обогнув склон, я оказался у устья Бахмальджилги, крупного притока Аличура.

Ночь прошла спокойно. Солнце заглянуло под скалу рано, меня разбудил тот же самый горихвост, азартно распевавший над самой лодкой. Через полчаса я уже был у устья Бахмальджилги. Она вливалась в Аличур целой сетью рукавов и проток, весело журчавших по белому галечнику. Всюду по берегам росли кусты ивняка. Подобная растительность для Памира - редкость, и я поспешил высадиться на берег.

На Бахмальджилгу ушло чуть ли не полдня. Прекрасные густые заросли ивы тянулись по обоим берегам километра на полтора. Местами они достигали двух с половиной метров высоты - лес да и только!

Насколько я знаю, долина Бахмальджилги - единственная на Памире, где заросли ивы достигают такого развития. Высота этой части долины значительна - 3850 метров над уровнем моря, но сама долина очень теплая, так как хорошо укрыта от холодных западных ветров, обращена к югу и получает достаточно солнца. Влага, в виде грунтовых вод, тоже имеется в изобилии. При выходе в долину Аличура ивы становится все меньше, и вскоре она совсем исчезает под ударами холодного ветра. Наверное, здесь имеет значение еще и то обстоятельство, что лежащую под ветром долину Бахмальджилги зимой сильно заваливает снегом, тогда как из долины Аличура весь снег выдувается ветром. Известно, что снежный покров в суровые зимы предохраняет растения от вымерзания.

Так или иначе, но ниже по Аличуру ивы нет и в помине, и, таким образом, Бахмальджилга - своеобразный древесный оазис среди высокогорной памирской пустыни. Естественно, я надеялся найти здесь древесно-кустарниковых птиц, но, увы! Только ярко-карминные самцы чечевиц то и дело распевали в густых кустарниках свой извечный вопрос: «Чевичу видел?» Но даже эта находка была очень интересна: обыкновенная чечевица, вероятно, единственная древесно-кустарниковая птица, гнездящаяся на Памире.

Вскоре после Бахмальджилги почувствовалась близость устья. Долина реки снова резко расширилась, течение стало тише, а меандры извилистее. Трава на лугах была заметно выше, они расцветились яркими желтыми и розовыми пятнами цветов. На одной из лужаек у самого берега паслись два скакуна красивой гнедой масти. Несомненно, они видели лодку впервые, и мой зеленый «Хобо» (так названа лодка) привел их в ужас. Они начали метаться, вставать на дыбы и, вырвав в конце концов колья, к которым были привязаны, кинулись куда-то наутек, волоча за собой волосяные веревки. Еще через некоторое время лодка проплыла мимо двух крохотных киргизских ребятишек, видимо брата и сестры, мирно ловивших рыбу на берегу. Лодка их не испугала, но удивила предельно. Проводив ее широко открытыми глазами, они принялись оживленно обсуждать событие, а потом, закинув удочки, со всех ног помчались в сторону юрт, дымивших под склоном террасы, поделиться с взрослыми новостью.

Наконец, впереди забелели палатки - я приближался к лагерю Леонида.

Лагерь стоял у берега на живописной зеленой лужайке. В палатках я не обнаружил ни души. Вокруг лагеря были аккуратно разложены для просушки туго набитые гербарные сетки. В самой обширной и самой драной палатке, служившей, видимо, кухней и кают-компанией, я нашел чай, хлеб, консервы и остатки какого-то подозрительного варева, прикипевшего к днищу солидного котла. Поискал глазами примус - но, увы! Год или два назад Леонид окончательно распрощался с примусами и терескеновыми кострами, перейдя исключительно-на паяльные лампы. С воем выбрасывая столб синеватого пламени, они в самый короткий срок нагревали до кипения котел или кастрюлю любых размеров. Да и бензин в наших странствиях доставать было куда легче, чем керосин.

Сейчас паяльные лампы зловеще, поблескивали тут же в углу. Однако поскольку я еще не овладел этими адскими агрегатами, то благоразумно решил дожидаться возвращения хозяев. Яшилькуль по праву слывет одним из живописнейших памирских озер. Мягкие очертания гор вокруг, зеленовато-голубой цвет воды - все это создает впечатление какого-то уюта и тепла. Среди космической дикости памирских гор такие уголки встречаются нечасто. Здесь, несомненно, чувствуется дыхание соседнего Бадахшана. В озеро вливается река Аличур; вытекая из озера, она получает название Гунт. Это типично памирская особенность. Река Оксу, прежде чем добраться до Пянджа, трижды меняет название: верховье реки до впадения Акбайтала называется Оксу; дальше река течет под названием Мургаб; профильтровав свою воду через Усойский завал и слившись немного далее с Кударой, она мчится дальше в узком ущелье, вплоть до впадения в Пяндж именуясь Бартангом.

Самая мелкая часть озера - восточная, у устья Аличура. Река непрерывно выносит сюда песок, ил; озеро здесь постепенно мелеет, а берег неуклонно наступает. Яшилькуль намного богаче органической жизнью, чем другие озера Памира. Пышные заросли водных растений, богатый планктон, обильный зоо- и фитобентос - все это прекрасный корм для рыб. И действительно, рыбы тут масса. Видовой состав ихтиофауны озера беден, это все те же маринка и осман, но зато сколько их! И какие! Самые крупные экземпляры водятся здесь, в водах Яшилькуля. Периодически на берегах озера появляются бригады рыбаков-заготовителей. Птиц на озере тоже много, но здесь нет островов, и уткам, гусям и чайкам гнездиться практически негде. Зато ангыров, строящих свои гнезда в скалах окрестных гор, масса. А в августе сюда прилетают громадные стаи горных гусей и различных уток нагуливать жир перед отлетом.

Вечером я отправился на берег с кинокамерой. Судя по гомону, доносившемуся с озера, там собралось множество разной водной птицы. У самого берега шел намытый волной бугор, густо заросший низенькой щеточкой тростника, и под его защитой я смог подползти к отдыхающим птицам метров на пятьдесят. Все мелководье было буквально забито ангырами; их здесь было не меньше сотни. Одни спали на воде, или на берегу, другие кормились или чистились. Между ними сновало несколько маленьких чирков, летали чайки, а чуть подальше группа черных бакланов в тучах брызг занималась подводной охотой. Застрекотала кинокамера. Увлекшись съемкой, я высунулся больше чем надо и сразу же вспугнул всю эту мирную компанию. С протяжными воплями вся куча снялась с места и, отлетев на несколько сот метров, вновь преспокойно расселась на тихой поверхности озера. Такое обилие птиц после пустынных склонов Центрального Памира было очень приятно.

На следующий день мы с Леонидом нанесли визит рыбакам. Их лагерь располагался километрах в двух от нас, там, где в Яшилькуль впадает протока, соединяющая его с небольшим озером Булункуль. Последнее примечательно обилием теплых ключей и не замерзает полностью даже в самые лютые морозы. Кряжистые ребята угостили нас великолепной вяленой рыбой и показали набитые продукцией бочки. Воспользовавшись случаем, я решил выяснить один забавный вопрос. Мне не раз приходилось слышать, будто в Яшилькуле водятся гигантские рыбы, а начальник Булункульской метеостанции уверял меня однажды, что эти громадные рыбины делают в сетях рыбаков огромные дыры. Рыбаки переглянулись, посмеялись и сказали, что с их сетями пока ничего подобного не происходило.

Между прочим, рассказы о больших рыбах, водящихся в озерах Памира, я слышал не только на Яшилькуле. Так, в верховьях Оксу есть небольшое и довольно глубокое озеро Дункельдык. Говорили, что однажды, довольно давно, на берегу его нашли скелет какой-то огромной рыбы. А когда озеро замерзает, можно иногда якобы видеть большую рыбу, подплывающую снизу ко льду и смотрящую наверх. При этом давалось довольно точное описание сома. Рассказывали еще, будто бы однажды трое геологов увидели в прозрачных водах одного из озер в Южно-Аличурском хребте силуэты огромных рыб и даже стреляли по ним из винтовок, но безрезультатно: после выстрелов рыбы ушли вглубь. Комментировать эти рассказы не берусь, но они не кажутся мне правдоподобными.

...Вечер. В лагере гудят адские машины - паяльные лампы, вокруг котла, в котором что-то булькает, суетится дежурный. Среди палаток весело щебечут, перебирая гербарий, студентки из отряда Леонида, проходящие на Памире практику по географии. Мы же быстро заполняем записные книжки, подводим итог дня. Вокруг - первозданная тишь, благодать!

Устье Аличура очень красиво. Если от лагеря подняться по склону метров на пятьдесят, далеко на востоке можно увидеть прямую плоскость долины, покрытой зеленым ковром лугов и пересеченной бесчисленными меандрами сверкающего на солнце Аличура. На запад, прямо в толчею острых Бадахшанских гор, уходит блестящая поверхность озера. На закате оно особенно красиво переливается багряными красками в черной рамке гор. Резкими силуэтами возвышаются на фоне озера древние мазары - большие, сильно разрушенные мавзолеи богатых баев. Купола этих сложенных из кирпича-сырца сооружений давно провалились. Сейчас там гнездятся клушицы и ветер погребально завывает в дырах проломленных стен. В ленинградском климате такие постройки не просуществовали бы и года, но в исключительно сухом памирском воздухе они стоят уже не одну сотню лет.

С озером связано много красивых легенд; некоторые из них были записаны географами. Любопытно, что во многих легендах рассказывается о том, что озеро образовалось внезапно и затопило кишлак, находившийся прежде на его месте. Это похоже на истину. Как я уже говорил, озеро Яшилькуль образовалось, как и Сарезское, в результате землетрясения, когда обвал перегородил реку, образовав могучую естественную плотину.

В тихие и холодные утра, особенно во время заморозков, долина у устья являет собой удивительный вид. Разреженный воздух предельно чист, полутеней нет, освещенные и неосвещенные склоны чередуются замысловатым узором, а у подножий гор клубятся, дымятся, туманятся облачка пара - это горячие источники. Их здесь несколько, причем есть настолько горячие, что купаться в них невозможно.

Горячие источники для Памира не редкость, но пока они, за редким исключением, почти не используются. В Джарты-Гумбезе на базе такого источника сделана баня. Источник, температура которого выше семидесяти градусов, снабжает бассейн горячей водой, а соседняя речка - ледяной: в бассейн идут две канавки, затычки в которых и служат регуляторами температуры в бассейне. Таким же образом используются горячие источники и в других местах. Многие из них сильно отдают сероводородом и, несомненно, имеют лечебное значение. Есть источники, в которых местное население довольно успешно лечится от ревматизма, есть и такие, где здоровый человек, поплескавшись полчаса, вдруг чувствовал себя настолько плохо, что еле выбирался наружу, после чего долго отлеживался рядом. О памирских источниках много писалось, они тщательно изучаются, и, вероятно, вскоре здесь будут созданы лечебницы, исцеляющие от самых неприятных недугов.

Таковы низовья Аличура.

Верховья же Аличура - одно из самых суровых мест на Памире. Большую часть времени мне пришлось работать именно там. Там начиналось мое знакомство с долиной в первый год работы, и поэтому ее теплые низовья явились для меня впоследствии приятным сюрпризом...

...Солнце пронизало полотно палатки насквозь, но не равномерно, а какими-то пятнами. Парусиновые бока провисли, словно на них что-то насыпали сверху. Высунувшись из спального мешка, я недоуменно крутил головой. Леонид, высвободив руку, нащупал лежавшее рядом ружье и несколько раз ударил прикладом по полотну. Что-то зашуршало, скатываясь вниз, полотна палатки вновь натянулись, и свет стал ярче. Так и есть. Снег опять падал всю ночь. Неплохое начало для июля! Стуча зубами, мы стремительно оделись и выползли наружу. Ослепительно сверкало солнце, лежавший повсюду снег исчезал прямо на глазах. Ветра, на счастье, не было. Наши лошади, привязанные рядом на лужайке, видимо, уже успели отогреться и оживленным ржанием приветствовали наше появление. Они с нетерпением ожидали утренней порции овса. Склоны вокруг были запорошены снегом до самого основания, на снежных шапках боковых хребтов курились облака. Зима, да и только!

Мы стояли у небольшого глубокого озера Акбалык (Белая Рыба), расположенного у самого тракта. Вода его исключительно прозрачна: всегда хорошо видны снующие там стайки крупных османов и усыпанное бутылками и консервными банками дно. Озеро это когда-то почиталось священным, а сейчас его регулярно «освящают» пустыми поллитровками проезжающие мимо экспедиции и всякий неорганизованный люд.

Это все та же Аличурская долина, только километров на тридцать выше моста. Высота здесь еще только 3960 метров, но вся картина резко отличается от той, что мы видели в низовьях. Здесь настоящий Памир. Плоская, как тарелка, долина, шириной в добрых пять километров постепенно поднимается на восток в красивом окаймлении двух снежных хребтов. Здесь ничто не напоминает мягких контуров Яшилькуля, нет и в помине кустарников, ласточек и просто тепла. Вместо всего этого почти непрерывный ледяной ветер, морозные, даже летом, ночи, снег вместо дождя, луга, поросшие низкой жесткой осокой, и болота, замерзающие чуть ли не каждую ночь даже в самый разгар лета. Если налетит облако, то оттуда посыплется крупа или снег. Обширные наледи, образовавшиеся зимой, лежат в долине до конца июня; трава начинает трогаться в рост, а птицы строят гнезда намного позже, чем где-либо на Памире на той же высоте. Вдоль всей долины у подножий гор разбросано много ключей, обильно орошающих почву. Обширные массивы болотистых кочковатых лугов усеяны небольшими озерками, пронизаны бесчисленными протоками. Местами встречается настоящая трясина, а кое-где идут заготовки торфа.

Здесь настоящий рай для длинноногих куликов-травников, обычных обитателей памирских болотистых лугов. Травник довольно наряден. Рыжевато-серое оперение покрыто затейливым струйчатым рисунком, клюв и ноги красные, по вершине крыла - белая полоса. Для этого кулика главное - хорошее болото, а где оно находится, на заоблачном Памире или где-нибудь в Прибалтике, ему все равно. Размножаться на Памире кулики начинают поздно, в июне. В это время крикливые общества травников то и дело собираются на отдельных высоких кочках, птицы гоняются друг за другом, подолгу кричат, смешно вытянув шею, словом, идет, как говорят зоологи, формирование пар. Откладка яиц наступает позднее, когда молодая трава подрастает настолько, что может скрыть гнездо.

Поиски гнезд этого кулика стоили мне много труда. Метр за метром я обшаривал целые гектары вокруг наших палаток. Только однажды удалось наткнуться на лежавших кучкой трех пуховичков, видимо совсем недавно покинувших гнездо. Удача пришла не скоро и совсем в другом месте, в верховьях Оксу. Тогда сразу, в один день, удалось разыскать десятка полтора гнезд с яйцами. Все гнезда были выстроены на небольших островках-кочках мелкого озерка. Это происходило во второй половине июля, но в гнездах еще лежали яйца, правда большей частью сильно насиженные и даже наклюнутые. Во многих гнездах было уже пусто, и куличата, которые покинули гнездо, видимо, день-полтора назад, пищали где-то рядом. Найти их в траве, не рискуя раздавить при этом, почти невозможно.

Другой многочисленный обитатель аличурских болот - желтоголовая трясогузка, о которой уже говорилось. Она начинает гнездиться раньше куликов, не дожидаясь, когда начнет расти молодая трава. Для укрытия маленького, уютного гнездышка, выстланного черной шерстью яков, ей бывает достаточно бурых прошлогодних зарослей. Найти такое гнездо тоже нелегкое дело.

Над озерками и протоками все время висят на трепещущих крыльях или носятся над самой водой юркие тибетские крачки. Время от времени птица складывает крылья и падает вниз. Всплеск, брызги - и вот она уже поднимается вверх, только рыбешка на миг сверкнет в ее красном клюве.

Рыбы здесь много. Бесчисленные протоки Аличура, озерки, ручьи и ключи бывают временами прямо забиты ею. Это все тот же осман. Он, конечно, не так вкусен, как форель, но вполне съедобен и служил немалым подспорьем в нашем скудном питании. Мы ловили его самодельным сачком, зажаривая потом на сковородке: вареный осман безвкусен, как вата.

Но не нам одним обеспечивали османы обильный стол. Усиленно поглощали рыбу и нередкие здесь крохали. Крупные орланы-долгохвосты, обычные на памирских водоемах хищники, то и дело появлялись в небе поблизости от лагеря. Экскурсируя по долине, мы нередко видели внушительные силуэты этих птиц, сидевших где-нибудь на возвышенном берегу и сонно переваривавших обильную пищу. Обожравшиеся орланы подпускали нас очень близко и взлетали крайне неохотно, тяжело шевеля крыльями.

В жизни этих птиц много непонятного. Их очень много летом на Памире, в Тибете, в пустынях Центральной и Средней Азии. Это дало зоологам повод считать долгохвостов обычными гнездящимися птицами этих областей. Но вот что странно. При довольно большом количестве орланов в Центральной Азии, и на Памире в том числе, никто еще ни разу не находил там гнезд этих птиц.

Вряд ли это случайность.

В тех местах, где орланы действительно гнездятся, например, в Северной Индии, гнезда их не представляют редкости. С другой стороны, обращает на себя внимание любопытное совпадение. В марте - апреле молодые птицы в Северной Индии вылетают из гнезд. А в апреле - мае появляются орланы - и молодые, и старые - в горах и на равнинах Средней и Центральной Азии.

Логично предположить, что после вывода птенцов орланы-долгохвосты из Северной Индии широко разлетаются к северу и востоку от своих гнездовий. Окончательно разгадать эту загадку поможет кольцевание птиц.

На лугах Аличура всегда царило оживление. Луга памирских долин как бы своеобразные оазисы высокогорной пустыни. Обильная растительность, большое количество насекомых, грызунов, рыбы в водоемах привлекает сюда на кормежку самых различных птиц. Вороны, клушицы, горные коноплянки, горные вьюрки, скалистые голуби - всех не перечесть. Иногда даже можно увидеть распевающих в небе жаворонков. Это главным образом короткопалые жаворонки; поют они плохо, и песня их не идет ни в какое сравнение с песней нашего полевого жаворонка, но зато они поют в воздухе даже при сильном ветре.

Ветер... Трудно даже представить себе, каким был бы Памир, не будь здесь постоянных холодных, сильных, иссушаю­щих ветров... В долине Аличура, например, ветер большей частью стихает только к утру и возобновляется вскоре после восхода солнца. Безветренное аличурское утро поистине прекрасно. На небе ни облачка. Буйная зелень лугов долины резко контрастирует с бурыми, желтыми, синеватыми склонами гор, увенчанных белыми шапками снегов и испещренных резкими теневыми полосами. Жизнь на лугах кипит. Всюду поют, пере­летают, перекликаются птицы, в траве гудят бесчисленные насекомые, в протоках и озерах плещется рыба. На солнцепеке по-настоящему тепло, можно загорать, скинув рубашки! Но вот пронесся первый порыв ветра, второй, третий, ветер все сильнее и сильнее, и вот он уже гудит, несется по долине, холодный и ровный. Все стихает. Птицы частью разлетаются по подветренным склонам, частью уходят в густую траву, прижимаясь к земле. И так до следующей безветренной паузы.

На многих болотистых лугах привлекают внимание провалы и ямы, заполненные водой. Это результат таяния погребенных льдов, залегающих под болотистой почвой. Нередко в обрывах берегов можно видеть целые слои льда. Образование их связано с мерзлотными процессами, происходящими в почвах памирских лугов. Вечная мерзлота на лугах Памира - обычное явление. Благодаря ей луга Крыши Мира выглядят как кочковатая болотистая тундра.

На озерках среди лугов много огарей. Дни они проводят здесь, кормясь на воде или в траве лугов, а на ночь улетают на большие озера или, наоборот, в горы, где ночуют в скалах.

К концу июля трава на среднем Аличуре вырастает настолько, что ее кое-где даже косят. В долине здесь и там виднеются группы кибиток - это вместе со стадами баранов и коз, отъедающихся на сочной траве, кочуют скотофермы. Начиная с середины июня, они вырастают повсюду, как грибы. Вчера еще вокруг нашего лагеря было пусто, а сегодня днем подкатило несколько грузовиков, до отказа набитых частями юрт и людьми. К вечеру все было собрано, и юрты, живописно раскинутые на берегу Аличура, уютно задымили...

Чем выше, тем суровее долина, ниже трава, холоднее и сильнее ветер, меньше насекомых, птиц, мелких зверюшек.

Наледи лежат дольше, нередко до июля, чаще идет снег. Да и лугов становится все меньше. Они скучиваются у русла реки, у ключей и протоков, а основное пространство долины занимает полупустыня.

Летом 1961 года я работал в верхней части долины, на высоте 4 с лишним тысяч метров. Я жил там в домике дорожного мастера, у самого тракта. С начала июня и до двадцатого числа, когда работа здесь была окончена, почти беспрерывно бесновался ледяной ветер, сыпала крупа и чуть ли не каждое утро, перед тем как умываться, приходилось разбивать в луже толстый слой льда.

Верхний Аличур имеет свою достопримечательность - Чатырташ. Прямо посередине ровной долины возвышается словно вырубленный из целого куска огромный останец-скала. Останец этот, по мнению многих,- типичный «бараний лоб», очевидное доказательство существования в прошлом гигантского ледника, скрывавшего долину Аличура.

Эта одиночная скала, обрывающаяся на запад тридцатиметровым обрывом и полого спускающаяся на восток, памятна мне одним происшествием, случившимся еще в первый год моей работы на Памире. Я искал там гнездо маленького сокола-пустельги. Забравшись на скалу и осторожно свешивая голову вниз, в щели и трещины по ее краю, я внимательно осматривал ниши в поисках гнезда. На шее у меня болтался новенький фотоаппарат «Зоркий-2». Внезапно что-то блеснуло перед моими глазами и, с металлическим стуком ударившись о стенку, полетело вниз. Аппарат! Случайно он оказался непривинченным и преспокойно вывалился из футляра, когда я висел на краю скалы вниз головой. Чуть не плача от досады (каково лишиться фотоаппарата в самом начале такой экспедиции!), я поспешно спустился вниз и побежал к месту падения аппарата. Но удивительное дело: аппарат без футляра, то есть совершенно ничем не защищенный, упав с двадцатиметровой высоты и хлопнувшись на каменную осыпь, остался цел! Правда, светофильтр разлетелся вдребезги, слегка погнулось металлическое кольцо объектива, а на крышке фокусной камеры появилась небольшая вмятина; фокус оказался сбитым, но мне удалось в тот же день его наладить.

Аппаратом этим я пользуюсь и по сей день.

Около Чатырташа лугов уже нет. От них осталась только узкая полоска у самых берегов Аличура. Всюду щебень, сухая глинистая почва, пустыня. Редко-редко где промелькнет рогатый жаворонок или забеспокоится, забегает вокруг юркий мон­гольский зуек. Зато у самой скалы заметно оживленнее. Звонко распевает пустынная каменка. Ее меланхоличная трелька «ти-лили-тюлюлю» очень гармонирует с суровыми скалами и свистом холодного ветра. В осыпи копошатся пустынные снегири. Выскочил из-под ног невесть откуда взявшийся удод, распустил свой великолепный головной убор индейского вождя и изумленно уставился на меня, покачивая головой. На Памире удоды не гнездятся - слишком холодно, но холостые одиночки встречаются иногда в скалах. А вот и гнездо пустельги. Вернее, я вижу только нишу, из которой торчит голова насиживающей самки. Вот она пронзительно заверещала, в ответ донесся такой же звук, и к гнезду метнулась стремительная тень - самец принес самке корм. Самке сейчас лучше не отлучаться от гнезда: слишком холодный ветер, и кладка может застынуть.

А это что такое? У подножия стены, под одной из крупных ниш валяются три птенца. Мертвые птенцы красноносой клушицы, только что начавшие оперяться. Никаких повреждений не видно. Лежат они здесь, видимо, недавно, еще не начали разлагаться. Самих клушиц нигде нет. Кто выкинул птенцов из гнезда, зачем? Когда я, закончив осмотр скалы, направился обратно и отошел уже метров на двести, снизу, с лугов, прилетела пара ангыров. Они описали над скалой несколько кругов и уселись на краю той самой ниши, под которой валялись птенцы клушицы. Самка ушла вглубь, а самец, оставшись у входа, чистился и вертел головой. Неужели эта парочка и учинила разбой? Видимо, ниша понравилась, но уже была занята, и ангыры овладели ею совершенно гангстерским способом. Так ли это было? Возможно. Если бы в разбое был повинен какой-нибудь хищник, то он попросту сожрал бы птенцов.

Вечер... Устав за день, я медленно бреду вдоль кромки луга к белеющему вдалеке домику дорожного мастера. Солнце только что село. Горы на глазах становятся одноцветно-серыми, даже снега и льды теряют свою белизну. Небо чистое, на нем вот-вот загорятся звезды. Птицы умолкли, тихо, только изредка доносится с болота стонущий призыв неугомонного травника. Наступает Великое Ночное Безмолвие, и только холодный ветер заунывно гудит в ушах. Спокойной ночи, Аличур!